Cлавенские древности, или приключения славенских к - Страница 9

Сделал он, силою своего волшебства, привидение подобящееся ему во всем, которому приказал он пойти в мой замок, и раздражить меня до того, чтоб я его предал смерти. Что, как он мыслил, так и совершилось: привидение поражено было мною саблею, и по поражении своем сохранило вид разрубленного Карачуна, коего мнимый труп приказал я сжечь; и счел тогда себя избавленным от всех его гонений. В таковом мнении пробыл я до тех пор, пока несчастье мое не уверило меня, что он еще жив.

Между тем, по прошествии двух месяцев после сожжения мнимого Карачунова тела, случилось мне быть на охоте: пущенные гончие собаки в лес, для поднятия из нор пугливых зверей, подняли в малом расстоянии от меня, великий лай, что побудив меня и охотников моих думать, что они нашли зверя, понудило нас к ним скакать. Проехав несколько сажень, увидели мы на дереве красного цвета мартышку, на которую смотря лаяли мои собаки. Такой цвет на обезьяне показался мне чудным; а наипаче умножилось мое удивление, когда сей зверек начал кидать на меня печальные взоры, и телодвижениями своими старался мне показать, что он требует моего покровительства. Будучи от природы жалостливым, согласился я охотно помочь обезьяне: в следствие чего приказал я собак отогнать, а ее снять с дерева. Когда ж, ее сняли, и принесли ко мне, то начала, она, взглядами и движениями своими изъяснять мне свою радость и благодарение, что, меня столько тронуло, что определил; я иметь ее первым моим увеселением. Получив, такую хорошую добычу, не хотел я продолжать более охоты, и поехал в свой замок.

Приехав в оный, первое мое старание было, велеть, ее накормить. Сия милость, удвоила веселье её и благодарность, которые старалась она мне показать своими знаками; при всем том казались они мне принужденными, и задумчивость её, которая за ними последовала, дала мне приметить её грусть. Я старался ее утешить, но она прижав лапы к своему сердцу воздыхала, и показывая на моих придворных, трепала себя по груди. Сии знаки заставили меня рассуждать, чтоб она хотела ими дать знать; и наконец, по многим размышлениям, пришло мне в голову испытать помощью моей книги, не человек ли какой превращен в нее. Сия мысль столь утвердилась в моем воображении, что я тот же час решил ей сделать опыт. Чего ради, приведя ее в сей кабинет, взял ямою книгу, и сыскав в ней ту статью, которая научает какими словами разрушать очарование, прочел их над её головою. Лишь только окончил я чтение, как обезьяна исчезла, а вместо нее предстал передо мною человек в подобном вашему одеянии: он бросился к моим ногам, благодаря мне наичувствительнейшими словами за подание ему прежнего вида. Сие превращение весьма меня удивило, и побудило любопытствовать кто его привел в такое уничижительное состояние. Он охотно согласился рассказать мне свою повесть и объявил что он Вельдюз, Полоцкий Князь. Как, государь мой! вскричал с восхищением Светлосан, так это был мой зять?… Он точно, ответствовал Видостан, и вот что, по похищении его драконом; с ним случилось.

Приключения Вельдюзевы.

Сей крылатый змей, продолжал Видостан; подхватив его поднялся столь высоко: что он потерял из вида землю, и летел столь быстро, что скорое стремление воздуха и притомужас, захватили у него дыхание и лишили чувств; Напоследок, когда он опамятовался, то увидел себя" в пространной каменистой степи, коей конца не мог он усмотреть. Сие зрелище в такой привело его страх, что он опять упал в обморок. Наконец, пришед в чувство, рассуждал, что ему зачать, в сей крайности: сие размышление завело его в глубокую задумчивость, из которой извлекло его стенание. Он оглянулся туда, откуда оное происходило, но только не мог ничего усмотреть, что страх его еще более умножило. Между тем стенание продолжалось, к коему мало помалу Вельдюз привыкая; осмелился наконец у ведать его причину.

Чего ради следуя на сей жалобный голос пришел он к зеленому камню, на котором сидела преужасной величины ядовитая жаба. Камень, который она покрывала, трепетал под нею, и испуская стон, произносил иногда жалобы человеческим голосом. Сие чудо опять привело в ужас Полоцкого Князя, однако ж любопытство его одержало над оным верх. Отважился онизведать сию тайну: но не знал каким образом то учинить; сомневался он спрашивать о том у камня, думая, что он ему ответствовать не может, хотя и произносил некоторые слова на Персидском языке, но другой дороги к узнанию сего чуда ему не оставалось. Персидский язык он разумел, и так не трудно ему было на оном изъясниться: чего ради приступа к нему, спрашивал его, что он такое, и о чем приносит жалобы. Я был подобный тебе человек, ответствовал ему камень, и жалуюсь на несчастное мое состояние, в которое привел меня лютый волшебник со всеми моими подданными. Ежели сердце твое, присовокупил он, удобно к жалости, если человеколюбие природно тебе незнакомец! так избавь несчастного Владетеля от сего ужасного бремени, которое его терзает, и очарование его удерживает. Как же я могу это сделать, спрашивал его Вельдюз, коего робость при каждом камневе слове усугублялась? Это ни мало не мудрено: ответствовал ему камень; вооружись только бесстрашием, и сбрось с меня ужасную сию жабу.