Я называюсь, говорил он мне, Хитран, отечество мое Китай: а жизнью моей одолжен я Богдохану. Я был один сын у моего отца, и был завсегда благополучен, ежели б не имел у себя сестры, которая всему моему несчастно причина. Не удивляйся, Государь, примолвил он, моим словам: следование моей повести докажет тебе, что я имею причину так говорить.
Сестра моя продолжал он, именем и свойствами Леста, имела у себя многих женихов, подданных и союзных нам Государей: но только не хотела ни с кем из них вступить в брак. Я вопрошал ее иногда о причине её отвращения к замужеству, на что она ответствовала мне одними только слезами. Но некогда вздыхая мне говорила, что она и сама любит, но не из тех, которые к ней сватаются, а такого, который о любви ее к себе ничего не знает, и может быть сам прельщен уже другою. Я не зная совсем, о ком она говорила, спрашивал ее, кто он таков, и дозволяет ли его состояние вступить ей с ним в супружество. Сие то и причина моей горести, ответствовала она что не могу я ласкаться иметь его моим мужем; но что касается до его состояния, то он такой же знатной крови, как и я, и столь прекрасен, как ты. По сих словах она закраснелась, и потупила глаза свои в землю. Я старался дойти мысленно до того, предмета, которым сердце её воспламенилось; но не мог ни на кого помыслить потому описанию, какое она мне сделала.
Между тем приходил тот день в который мысли её к моему несчастью открылись. Я был влюблен в дочь первого Министра моего родителя: любовь моя была до тех пор тайна; но тогда открылась она к неблагополучно нашего дома. Некогда прохаживался я с моею любовницею в саду нашего дворца: наконец походя довольное время и устав, вошли мы в пещеру, которая разделялась на несколько жилищ. В одном из оных отдыхая, начал я любовнице моей изъяснять жар моей любви. Обыкновенные речи любовников, ласкающихся к своим любезным. Долго бы я пробыл в сем упражнении, если б причинившийся шум, в другом покое пещеры, не пресекмоих удовольствий, и не принудил туда пойти, дабы уведать оного причину. Не мало я удивился увидев сестру мою лежащую там в обмороке. Не приписывая ничему кроме болезни сей её припадок, стал я помогать ей, и стараниями моими привел ее вскоре в прежнее чувство. Когда она опамятовалась, то пролив наперед несколько слез, начала мне выговаривать нежным образом за приключение ей сего припадка, приписывая оной любви моей к такой особе, которая недостойна моей горячности, имея ниже моего состояние. Слова её не инако я счел, как действием её честолюбия и гордости; но оные были действием наипозорнейшей страсти, гнуснейшей обеих сих пороков.
Сие приключение принудило нас оставить сад, и возвратиться в покой нашего дворца, куда должен был я проводить по благопристойности сестру мою. Во время нашей дороги старалась сестра моя отвратить меня от моей обладательницы всеми силами: то опорочивая любовь мою к ней, то осуждая качества её и поступки. Напоследок видя, что я не соглашаюсь с её желанием, сказала мне сердитым голосом, что она не потерпит, чтоб я посрамил нашу породу столь низким союзом и в тот же день откроет нашему родителю о любви моей. Сказав сие ушла от меня поспешно, и точно в самый тот день объявила Богдохану о моей страсти. Но родитель мой, призвав меня к себе, и услышав о сильной моей любви, смягчась притом моими слезамипросьбами, соизволил на мое желание, чтоб я совокупился браком с моею любезною; хотя и намеревался было сперва женить меня на дочери некоторого союзного нам Государя.
Принеся ему тысячу благодарений, вышел я от него в превеликом восхищении, и побежал к моей любовнице сообщишь ей сию радостную ведомость. Препроводя с нею несколько минут в беспрерывных восторгах и восхищениях, вздумалось мне пойти к моей сестре, чтоб огорчить ее сею ведомостью; и наказать за то, что она хотела, меня разлучить с моею любезною.
Пришед к ней, объявил ей с радостным лицом соизволение моего родителя. Весть сия столько ее поразила, что она упала без памяти. Я старался ей помочь: она отворя смутные свои глаза, смотрела на меня долго проливая слезы. Потом, выслав всех своих служительниц из комнаты, просила меня сесть подле себя, и пожимая мою руку нежным образом, окропляла ее слезами, вздыхая притом непрестанно. Ах! вскричала она напоследок: для чего твое сердце не такою же как и мое? Не тем ты мне жестокий, платишь, продолжала она, чего достойна любовь моя к тебе! Я не пожалею пролить всей моей крови за один твой взгляд, за одно твое ласковое слово, которыми пользуется от тебя непрестанно недостойная твоя любовница. Любовь моя к тебе такова, какою никто, и ни к кому еще не воспламенялся. Постой! продолжала она, видя мое удивление и желание прервать её речь, дай мне выговорить тебе все, что чувствует моя душа. Так, ты не обманываешься, ежели усматриваешь в словах моих такую к себе любовь, какой сестрам не позволено иметь к братьям. Я ее чувствую к тебе, и столь сильную, что ни сами Боги не в силах ее вырвать из моего сердца. Она одна составляет все мое на свете блаженство: без нее и жизнь бы моя была мне несносна; и смерть мою останавливает одна только надежда получить когда-нибудь твое соответствие. Вот моя тайна, которую б тебе никогда я не открыла, ежели б сам ты не принудил меня к этому. Теперь не остается мне иного тебе сказать, как просить твоего ответа, которой ты можешь учинить вонзив в меня сей кинжал, или в сердце недостойной моей соперницы.